С новым сайтом!

С новым сайтом!

Дорогие друзья и коллеги!

Пред вами новый интернет сайт нашего училища – плод труда многих преподавателей и специалистов. Обилие важной и просто интересной информации с удобной навигацией – необходимая составляющая повседневной жизни всех «мусорян». Мне верится, что наряду с социальными сетями, ресурс станет частью нашей учебы и работы, архивом новостей, событий, достижений, фотографий и видеозаписей, летописью училища, которая всегда под рукой. И мы открыты к обновлению, к вашим предложениям и пожеланиям по улучшению и модернизации.

Я хотел бы поблагодарить всех тех, кто принял активное участие в создании сайта, уверен, для них это была интересная работа с пользой для общего дела: Олесю Владимировну Серченя, Анастасию Сергеевну Гирину, Екатерину Васильевну Зубареву, Александра Александровича Павлова и Александра Николаевича Лоскутова.

Новый сайт подвигнул меня на регулярное живое общение в колонке директора по актуальным вопросам жизни училища. А еще мне хотелось бы делиться с вами любопытными и дорогими мне «картинками» музыкальной истории, которых накопилось в избытке. Надеюсь, вам это будет так же интересно, как и мне. В итоге может получиться своего рода музыкальный календарь.

11 февраля исполнилось ровно 70 лет со дня опубликования в газете «Правда» Постановления Политбюро ЦК ВКП (б) Об опере «Великая дружба» В. Мурадели (1948), которое осуждало «формалистическое направление в советской музыке», призывало «исправить недостатки и отбросить с пути все, что ослабляет и мешает ей развиваться» в реалистическом ключе. Постановление, также, одобряло организационные мероприятия соответствующих партийных и советских органов, направленные на улучшение музыкального дела.

70-летие знаменитого Постановления (язык не поворачивается сказать – «юбилей») прошло практически незамеченным в наших музыкальных кругах. А ведь в свое время, сколько шуму было, сколько политических деятелей и деятелей культуры отметилось яркими высказываниями и критическими статьями. Сейчас уже не совсем понятно, что вызвало такую резкую реакцию властей. Ведь даже тогда никто внятно не мог объяснить, чем формализм отличается от реализма. Впрочем, довольно скоро музыкальные деятели, активно критиковавшие, заняли руководящие посты попавших под критику. Через год негласные запреты на исполнения различных «формалистических» произведений были негласно сняты, а в 1958 году в очередном Постановлении уже ЦК КПСС отмечалось, что «оценки творчества отдельных композиторов, данные в Постановлении 1948 года, в ряде случаев были бездоказательными, а талантливые композиторы, в отдельных произведениях которых проявлялись неверные тенденции, были огульно названы представителями антинародного формалистического направления».

Тогда, в 1948-м, в компанию к проштрафившемуся Вано Мурадели (в его опере «Великая дружба» «искаженно» трактовалась тема дружбы советских народов) попали самые выдающиеся отечественные композиторы – Д. Шостакович, С. Прокофьев, Н. Мясковский, А. Хачатурян, ректор Московской консерватории В. Шебалин и Г. Попов. Вне всякого сомнения, для них это был очень сложный период жизни. Они лишились занимаемых должностей, их произведения практически перестали исполняться, а самые близкие друзья-коллеги обрушивали на «формалистов» беспощадную публичную критику, часто не выбирая выражений. И все же, исходя из политических реалий того времени, можно сказать, что все отделались легким испугом.

В начале 2000-х годов мне посчастливилось выполнить большую работу по звукозаписи сочинений Сергея Прокофьева, заказанную одной из зарубежных компаний. Предисловия к компакт-дискам готовил также я, и в этой связи перечитал большой объем литературы о жизни и творчестве этого изумительного композитора. Помню, что меня удивил и поразил тогда один эпизод из жизни Прокофьева, связанный с Постановлением ЦК ВКП (б), сочно рассказанный в одном из поздних интервью композитором-песенником Никитой Богословским. Трудно сказать, чего в реакции на происходящее уже немолодого Прокофьева было больше – усталости, безразличия, выдержки, спокойного чувства собственного достоинства или мудрой уверенности, что все обойдется. И невозможно представить себе, что кто-то из нынешних наших властителей музыкальных дум готов повести себя в общении с властью так же, как тогда Сергей Сергеевич.

Окончательно возвратившись в Советский Союз из эмиграции в середине 30-х годов прошлого века, Прокофьев получил все, что мог получить в СССР избранный властью. Квартиру с прислугой в центре Москвы, машину с персональным водителем и дачу на Николиной горе в престижном Подмосковье. Его балеты и оперы немедленно ставились в Большом театре, премьеры его произведений проводились самыми выдающимися советскими музыкантами. Его благополучно миновали (в отличие от многих музыкантов-соотечественников) довоенные чистки. И композитор отвечал творчеством на заботу власти: прокофьевские балеты, оперы, музыка к кинофильмам, 5-я и 6-я симфонии, «военные» фортепианные сонаты – образцы сочинений выдающегося мастерства и огромного масштаба. Отбирать в 1948 году у него было нечего – Прокофьев не занимал никаких постов. Истошная критика, связанная с Постановлением, оказалась для него абсолютной неожиданностью (более других старался тогда близкий друг Прокофьева академик Асафьев). Он впервые в своей советской жизни ощутил на себе всю мощь государственной пропагандисткой машины. Композитор уже тяжело болел, почти не выезжал с дачи, продолжая все время сочинять. Публичное шельмование серьезно ухудшило состояние здоровья Прокофьева. Бороться и оправдываться не было ни сил, ни желания.

Вот случай, рассказанный Богословским, мне удалось разыскать его интервью на просторах современного интернета: «В ЦК партии собрали музыкальных деятелей. Не помню, на каком этаже стояли столики в шахматном порядке. За каждым столиком сидело четыре человека – три музыкальных деятеля, а четвертого, как правило, никто не знал. Все заседание эти самые «четвертые» что-то строчили в своих тетрадках. Я сидел с Самосудом и Соловьевым-Седым. Прокофьев опоздал и сел где-то впереди. Жданов [член Политбюро ЦК ВКП (б), один из инициаторов Постановления] уже читал свою осуждающую формализм речь. Сергей Сергеевич был в унтах, с огромным толстым портфелем и с пятью значками Сталинских премий в петлице пиджака. Было душно, он выглядел уставшим. Сел, закрыл глаза и, наверное, задремал. Сидевший рядом Шкирятов [член Политбюро ЦК ВКП (б)] вдруг громко, на весь зал сказал: «Прокофьеву не нравится речь Андрея Александровича. Он заснул». Прокофьев открыл глаза и спросил: «А вы, собственно, кто такой?» Шкирятов показал на свой портрет, висящий на стене, и говорит: «Вот это я». Прокофьев очень удивился: «Ну и что?». Тогда встал Попков, секретарь ЦК, который вел это собрание, и сказал: «Товарищ Прокофьев, вы тут шумите, а если вам не нравится речь Андрея Александровича, – можете уйти!». Прокофьев встал и ушел».