Максимы «Человек жив, пока его помнят» и «Педагог живёт в своих учениках» давно превратились в банальности. Но, посмотрев на афишу концерта 8 ноября 2022 г. к 90-летию Н. А. Шубина, остро чувствуешь правдивость этих слов. Н. А. по-прежнему с нами.
Мне посчастливилось работать с ним в качестве концертмейстера с января 1980 г. и до последних дней его жизни. Его отношение к профессии, к концертмейстеру и студентам сильно повлияло на судьбу всех, соприкасавшихся с ним. Н. А. очень любил вспоминать высказывание своего учителя П. И. Нечепоренко про балалайку: «Я этот инструмент пронесу по всему миру». И сейчас, если я вижу игру грязными руками, в грязной одежде или слышу невнятное бормотание в ответ на вопрос о своей будущей профессии, то вспоминаю Н. А. У него в классе такое было невозможно. Уважение и любовь к профессии Н. А. передал своим ученикам, подавляющее большинство которых работает по специальности. Думаю, что с возрастом они тоже смогут сказать, как и их педагог: «Если бы я начал жизнь с начала, снова стал бы музыкантом».
Несмотря на обилие замечаний на уроках, Н. А. всегда уважал своих учеников – будущих коллег, независимо от их способностей. Даже в старости он приходил в отглаженной одежде за 5-10 минут до начала занятия и готовился к каждому уроку, доставая свои ноты и записные книжки.
Отношение Н. А. к работе концертмейстера сильно повлияло на мой дальнейший творческий путь. Он не любил слово «аккомпаниатор», предпочитая «концертмейстер – концертный мастер». «К каждому уроку с роялем нужно готовиться как к выступлению», – наставлял Н. А. студентов, – «У пианистов существует давняя отличная школа, как мы можем этим не воспользоваться»? Работа в классе имела творческий характер, и концертмейстер активно участвовал в выработке исполнительской трактовки произведений. Выкладываться нужно было при каждом исполнении.
Своей главной задачей Н. А. считал «вырастить музыканта, не балалаечника, домриста, скрипача, а именно музыканта». Отсюда его любовь к классике – многовековому прошлому музыки, к текстам народных песен, к оригинальным нотам при исполнении переложений, к скрупулёзной сверке различных имеющихся редакций. Помню, как Н. А. сделал своё переложение 24-го каприса Паганини для студентки О. Казанцевой, используя ноты самого Паганини, фортепианную рапсодию Рахманинова, балалаечный этюд Нечепоренко и домровый этюд Яковлева. А сколько раз Н. А. отказывался от исполнения переложений, если считал, что их автор «привнося своё, унёс больше авторского».
Чтобы у домристов была возможность играть по оригинальным нотам классику, Н. А. вместе с мастерами пытался создать новый инструмент – некий гибрид нашей трёхструнной и уральской четырёхструнной домр. Он очень любил новые ноты, всегда покупал их и проигрывал сам. Не случайно в его классе исполнено много новых произведений, в том числе «с мокрых нот», т. е. неопубликованных.
Особенно хочется отметить умение Н. А. подвести студента к зачёту на максимуме его возможностей. Мне очень хотелось этому научиться, я старалась анализировать его методологию и вот что смогла обнаружить.
Во-первых, это умение выбрать программу, на которой студент вырастет, но соответствующую его потенциалу на данный момент времени.
Во-вторых, нелюбовь к авралу и своевременная подготовка к возможным проблемам. «Я люблю слова „зонтик“ и „калоши“» – часто повторял Н. А. Пока мог, он всегда ездил на концерты-обыгрывания, в каких бы помещениях они не происходили.
В-третьих, детальнейшая проработка нотного текста в классе. Свидетельствую, что количество замечаний по одному произведению, записываемых Н. А. в тетрадь, достигало нескольких десятков.
В-четвертых, особое внимание к ритму, как к основе стабильности. Н. А. считал ритм главной музыкальной способностью и вкладывал в это понятие нечто большее, чем умение совпасть с метрономом. Он слышал, если нота взята хоть на йоту раньше. «„Четвёрка“ или „квадрат“ – основа всего» – говорил он, – «ритмичность зависит от второй и четвёртой нот». Много раз Н. А. с восхищением рассказывал про Элиасберга, для которого не было проблемой продирижировать так, чтобы произведение звучало на 12-15 секунд меньше или больше.
В-пятых, это внимание к мелочам. «В нашем деле нет мелочей», у исполнителя должен быть качественный инструмент в полном порядке, запасные комплекты струн, наточенные медиаторы, проверенный сценический костюм и причёска, подобранная высота стула и т. д. Никакие ссылки на бедность не принимались. Н. А. сам жил в молодости очень бедно, покупать инструмент и медиаторы ему помогали сестра и друзья. Потом нужно было бегать по нескольким работам, чтобы отдать долги.
В-шестых, постоянное внимание к школе игры. Закономерно, что никто из учеников Н. А. не страдал профессиональными заболеваниями рук. Он дотошно систематизировал приёмы игры, выписывал этюды и упражнения на каждый из них.
В заключение хочу сказать, что Н. А. одинаково высоко ценил и природные данные, индивидуальность студента, и умение много и плодотворно трудиться. Вот несколько его любимых высказываний на эту тему: «Моя мама, простая крестьянка, говорила: „Люди не могут быть одинаковы, посмотрите на деревья в лесу“»; «Я не хочу воспитать Шубина в таблетках»; «Никто не спросит вас, сколько вы делали произведение, важен результат»; «Когда в оркестре перенесли на месяц конкурс, я потерял отпуск, т. к. весь его прозанимался»; «Талантливый человек всегда занимается много, т. к. талант подсказывает ему что нужно делать».
Елена Михайловна Сраго, преподаватель, концертмейстер Музыкального училища имени М.П. Мусоргского
