«То, что ее ожидало, было так прекрасно,
что она не верила даже тому, что это будет...»
Л. Н. Толстой «Война и мир» том 2, часть 3, глава XV
Мы зашли внутрь и… попали в другой мир. По холлу, беседуя вполголоса, ходили стайками кавалеры, тут и там мелькали яркие дамские платья. Рядом с нами возникла девушка в косплеерском костюме с тростью в руке: "Позвольте, проведу вас". Лёгкое волнение сменялось всё нарастающим восхищением. В джинсах и свитерах мы выглядели как люди из будущего, внезапно очутившиеся в прошлом, и оттого смотрели на всех широко распахнутыми глазами, однако довольно быстро вспомнили, что сами являемся частью этого праздника. Сменив одежду из "будущего" на вечерние платья, мы встретили остальных мусорян и вместе отправились наверх. Там нас ждали ещё более сильные впечатления. В просторном холле рядом с залом, под бдительным присмотром композиторов, занимавших свои почётные места на холстах, было множество людей: они знакомились, разговаривали, перемещались неоднородными массами, готовили стол к фуршету. Кто-то из кавалеров играл на рояле, вокруг него, столпившись, весело щебетали дамы; на всех них со стены устало взирал Шопен.
От такого разнообразия кружилась голова, а люди всё прибывали и прибывали. Когда первый эмоциональный всплеск улёгся, внезапно появился танцмейстер – Андрей Андреевич – и объявил полонез. Все ещё больше засуетились, зашевелились; кавалеры принялись спешно приглашать дам. Вскоре выяснилось, что численный перевес на стороне последних, и некоторые остались без пары; мало того, дам было нечётное количество. Эту сложность разрешил опоздавший кавалер. Оставшиеся дамы объединились в пары, после чего по знаку Андрея Андреевича зазвучала чудесная музыка, и колонна величественно двинулась в зал.
Эмоции захлёстывали. После полонеза был вальс, затем череда контрдансов: первое отделение целиком посвящалось танцам XVIII века. Друзья-мусоряне затерялись в общей массе, распределившись по лонгвеям (лонгвей – колонна из танцующих, –прим. авт.), всем вместе нам удавалось собираться только в перерывах между танцами. Контрдансы предполагали частую смену партнёра, так постепенно участники бала знакомились, запоминали лица. Иногда путали фигуры, но из-за этого никто не переживал, наоборот, всем было очень весело.
Второе отделение было посвящено танцевальным традициям XIX века. Меня пригласили на вальс, и я влилась в круговорот событий. Кругом всё мелькало, смазывалось, превращалось в беспорядочные линии. Музыка как будто обволакивала, окружая со всех сторон. Чтобы не потерять себя в этом кругообразном пространстве, я ухватилась взглядом за единственный постоянный ориентир – мою красную перчатку, ярким пятном выделяющуюся на пёстром фоне. Мне казалось, что мы кружимся на одном месте, однако вскоре я поняла, что опытный партнёр легко и ловко лавирует между парами. Ближе к концу танца мы остановились, чтобы передохнуть, и ему пришлось следить за моим состоянием, так как голова кружилась ещё минуты три. Дальнейшие танцы также были невероятными. Мы танцевали до упаду, поражаясь своей выносливости и выносливости камерного ансамбля.
Самым необычным мне показалось третье отделение с танцами XX века. Освещение в зале на время убрали, оставив только свет софитов. По стенам, то расширяясь, то сужаясь, мелькали тени танцующих. Двигаясь по линии танца, пары одна за другой попадали под яркие лучи, а затем снова погружались в мягкий сумрак. Всё это было похоже на негромкий праздник галантности. Незаметно для нас появился свет в зале; бал подходил к своему завершению. Предпоследний танец, к всеобщему ликованию, прошёл на accelerando, затем последовала резкая смена темпа: пары снова хаотично поплыли по залу в медленном вальсе.
С теплотой вспоминая события того вечера, я вновь и вновь воспроизвожу их в голове: благодарности танцмейстеру и музыкантам, радость от свершения чего-то поистине прекрасного, не смолкающие аплодисменты, осознание реальности происходящего. Именно поэтому такой сказочной историей я не могла не поделиться с вами, дорогие читатели.
